Борис Минаев о фильме.
"Исчезнувшая империя" Карена Шахназарова - фильм, в общем-то, легкий. А ощущение оставляет тяжелое. Гнетущее. Так бывает, когда чего-то страстно ждешь, а оно не происходит. Попробую разобраться почему.
Простой и, конечно же, крайне увлекательный сюжет про молодых людей, первокурсников 1974 года, которые много пьют, слушают рок-музыку, слегка фарцуют и по-настоящему серьезно ухаживают за девушками, принципиально аполитичен. Для них СССР, в самой хорошей, самой зрелой своей стадии, как бы это сказать, всего лишь фон, декорация. Ну да, на танцплощадке в каком-то поселковом клубе за фигурами танцующих на стене висит огромный уродливый плакат, что-то типа "Планы партии - планы народа". Или "Претворим в жизнь программу КПСС". Ну и что, в конце концов? Никто на это не обращает внимания. Вообще не замечает этих огненных букв. Это сейчас они стали огненными, в силу того, что все забыли, как эти буквы складывались, в какие дикие, удивительные конструкции, а тогда висели себе на каждой крыше, на заборе, на стене - и все спокойно проходили мимо. Вот герой фильма, Сережа Норбеков, надувает пузырь из жвачки на лекции по "истории КПСС", пузырь шумно лопается, в аудитории оживление, преподаватель поднимает студента с места, устраивает выволочку, обещает неприятности. История партии не тот предмет, где можно так шутить, справедливо замечает он.
Но и этот страшный "обществовед" тоже всего лишь часть декорации. Никто тут, в этой аудитории, от этой долбежки основ марксизма-ленинизма совершенно не страдает. Ну помучает доцент на зачете, ну и что?.. Разве так важен этот марксизм, этот ленинизм, разве так уж мешает жить вся эта партия с ее историей?
Вот Брежнев (реальная запись, между прочим) поздравляет советский народ с новым, 1974-м. Переворачивает листочки, шамкает, трудно выговаривает непростые слова - и его жалко, не более того. Вот кинохроника перед сеансом (герои идут на премьеру фильма "Иван Васильевич меняет профессию") - как раз в сентябре этого, 1974 года, в Чили погиб президент Сальвадор Альенде, в результате военного путча. И его жалко тоже.
Я должен сказать, что в этих и во многих других эпизодах, связанных с реалиями времени, Шахназаров достигает очень тонкого, даже поразительного эффекта.
Архаика советского стиля, его элементы, знаки, символы, которые в большинстве сегодняшних поделок, типа ретросериалов или каких-нибудь очередных "Старых песен", меня страшно раздражают, здесь выглядят просто очаровательно. Они абсолютно живые, они как будто дышат на экране, и эта ожившая, заговорившая каждой деталью архаика и впрямь выглядит чудом - оживления, восстановления, реанимации старого, давно ушедшего времени и пространства. Подлинным героем фильма является, простите мне этот трюизм, как раз не человек, а та эпоха; то есть главное в картине - это не первый, а второй план любого кадра: вот киноафиша, вот плакаты, вот бедно одетые прохожие, машины, дворы, стены домов...
Вот эти стены, собственно говоря, и заставили меня глубоко задуматься.
Трое ребят, живущих в одном дворе, главные герои фильма, Костя, Степа, Сережа, встречаются на фоне жутко обшарпанного двора с покосившимся забором-штакетником, давно не мытыми окнами дома, какими-то ржавыми конструкциями, раскиданными там и сям... Шахназаров не наврал - правда о тотальной, привычной, повседневной советской бедности, о заскорузлости бытия, о его материальной скудости выступает из кадра, вопреки всем сегодняшним представлениям о "прекрасной эпохе".
Правда есть и в другом - эта бедность и эта скудость, серость и унылость советского материального мира не ощущалась, не чувствовалась нами, подростками 70-х, она была привычной, родной, в ней было легко и укромно. Больше того, она воспринималась как норма, единственно возможная. Она не давила, не унижала. Больше того, она была декорацией праздника, вечного праздника нашей молодости, наших надежд, поэтому серый, унылый вид какого-нибудь Дома культуры или двора воспринимался, странное дело, как некие врата рая, как обещание - там, за этим неприглядным фасадом, начиналась настоящая жизнь, наша жизнь, с ее великими делами и потрясениями.
И вот тут у нас с режиссером "Исчезнувшей империи" начинаются вроде бы мелкие, но, как потом выяснилось, достаточно глубокие разночтения.
То есть если нашу с ним эпоху (70-е годы) воспринимать как книгу, то мы читали ее оба, и книга та же самая, и буквы, и слова, и сюжет, но прочитали мы в ней совершенно разные вещи.
Полностью стать можно прочитать
здесь.
